Одиночество смотрит в тебя и вьётся,
Так въедается глина из дна колодца,
Если ты бы родился канатоходцем,
Оно бы выбрало быть электрическим током.
Одиночество - это не тихий вечер
И не плед, под которым не мёрзнут плечи,
Это речи и крики, крики и речи
Что гуляют внутри и выходят боком.
Когда ты остаёшься в пустой квартире
Дольше вечера, стены, не ставши шире
Опускают и тянут подобно гире
Твою шею, а взгляду неловко спорить.
Ты хватаешь пульт и вжимаешь кнопку,
Разбиваешь бутылку воюя с пробкой,
Спотыкаясь о книги, что пыльной стопкой,
Недочитанной массой в иссохшем море
Твоего бытия стали красным кругом,
И то тянут со дна, то на дно. Так туго
Давит спину и грудь. Ни врагу, ни другу
Не узнать, что чувствуешь живя в этом доме.
Одиночество греет и плавит, смолы
Оседают во мгле гулких комнат, голый
Белый свет по утру правит протоколы,
Шторами нависнув в дверном проёме.
Так въедается глина из дна колодца,
Если ты бы родился канатоходцем,
Оно бы выбрало быть электрическим током.
Одиночество - это не тихий вечер
И не плед, под которым не мёрзнут плечи,
Это речи и крики, крики и речи
Что гуляют внутри и выходят боком.
Когда ты остаёшься в пустой квартире
Дольше вечера, стены, не ставши шире
Опускают и тянут подобно гире
Твою шею, а взгляду неловко спорить.
Ты хватаешь пульт и вжимаешь кнопку,
Разбиваешь бутылку воюя с пробкой,
Спотыкаясь о книги, что пыльной стопкой,
Недочитанной массой в иссохшем море
Твоего бытия стали красным кругом,
И то тянут со дна, то на дно. Так туго
Давит спину и грудь. Ни врагу, ни другу
Не узнать, что чувствуешь живя в этом доме.
Одиночество греет и плавит, смолы
Оседают во мгле гулких комнат, голый
Белый свет по утру правит протоколы,
Шторами нависнув в дверном проёме.